Житие священномученика Митрофана — архиепископа Астраханского и Царевского

DSC_0323_cr Священномученик Митрофан — архиепископ Астраханский и Царевский, в миру Дмитрий Иванович Краснопольский.

Родился 22 октября 1869 года в слободе Алексеевка Бирюченского уезда Воронежской губернии в бедной семье — отец его был простым каменщиком, а мать дочерью сельского причетника.

В сельской школе он учился прилежно и закончил ее первым учеником. Благодаря ходатайству сельского учителя, Дмитрия определили в духовное училище, где он содержался на средства этого же благодетеля. После окончания духовного училища он поступил в Воронежскую духовную семинарию.

В 1890 году после ее окончания он женится, и в том же году его рукополагают в сан дьякона. В 1893 году умирает его супруга, и он поступает в Киевскую духовную академию.

В 1896 году принимает иноческий постриг с именем Митрофан в честь святителя Митрофана Воронежского. 15 июня 1897 года иеродьякон Митрофан был рукоположен в иеромонаха. В 1898 году по окончании курса в Киевской духовной академии со степенью кандидата богословия, магистранта, он назначается инспектором Иркутской духовной семинарии.

В 1902 году после возведения в сан архимандрита Митрофан переводится в Могилев и назначается ректором местной семинарии. 25 января 1907 года Высочайше повелено ему быть епископом Гомельским — викарием Могилевской епархии. Наречение в епископа происходило в Санкт-Петербурге 10 февраля и 11 февраля совершена была его хиротония в Александро-Невской лавре.

За основу своей деятельности на новом, порученном ему, поприще епископ Митрофан поставил борьбу с «инородческой пропагандой» и сектанством. Вместе с архипастырскими обязанностями на преосвященного Митрофана была возложена и другая ответственная миссия: его избрали от Могилевской губернии в III Государственную Думу.

С 1907 по 1912 год он мужественно отстаивал в стенах Думы интересы Православной Церкви от нападок леворадикальной части депутатов. 16 апреля 1912 года епископ Митрофан произнес речь в защиту Православной Церкви. 13 мая 1912 года он вместе с другим членом Думы епископом Евлогием (Георгиевским) защищал в думе тезис о значении Православной Церкви в России как первенствующей.

3 ноября 1912 года епископ Митрофан был высочайше утвержден епископом Минским и Туровским. Так же как и в Гомеле он на новой кафедре горячо отстаивал интересы Православной Церкви и русского (белорусского) населения края против усилившейся, после революционных событий 1905—1907 годов, католической пропаганды и польского засилья.

За эту твердую позицию духовенство города Минска называло его «стойким борцом за православное дело». Исключительная забота архиерея о церкви, ее благе и чистоте напоминала его пастве святую ревность архипастырей времен Вселенских соборов.

Большая часть времени, проведенная преосвященным Митрофаном на Минской кафедре, пришлась на тяжелое военное время. Начавшаяся в августе 1914 года первая мировая война не обошла стороной пределов его епархии.

В этих тяжелых условиях епископ Митрофан развернул широкую благотворительную деятельность по оказанию помощи мирным жителям, оставшимся без крова из мест, захваченных врагом, а также по организации епархиальных лазаретов для раненых бойцов. Архипастырь часто ездил на фронт для поддержания морального духа русского воинства и не раз попадал под вражеский обстрел, проявляя в таких ситуациях чудеса выдержки и спокойствия.

За особую деятельность по обстоятельствам военного времени епископ Митрофан 14 мая 1916 года был награжден орденом Св. Александра Невского. Нельзя не упомянуть и еще об одной важной сфере деятельности преосвященного Митрофана на Минской кафедре.

Сознавая, как важно для каждого верующего человека знание духовной истории своего края, его духовных традиций и местных святых, архипастырь постарался поставить на должную высоту среди своих пасомых почитание местных святынь. Он восстановил в народе память небесных покровителей епархии: святителей Туровских Кирилла и Лаврентия, а также святого мученика младенца Гавриила, убитого иноверцами.

По его благословению была написана икона минских святых, где они все собраны вместе, осеняемые Покровом Богоматери. Вскоре эти иконы появились почти во всех храмах епархии и в домах многих ее жителей.

Продолжением этого благодатного дела было решение архипастыря создать в центре древней Туровской епархии — городке Туров, величественный каменный храм в честь святителя Кирилла Туровского. Приступили уже к сбору пожертвований на его строительство, но начавшаяся война помешала осуществиться этому замыслу.

11 июля 1916 года последовало Высочайшее повеление о перемещении епископа Митрофана на Астраханскую кафедру. 11 августа 1916 года новый архипастырь Астраханский прибыл к месту своего служения.

На встрече, приготовленной для него астраханским духовенством, владыка сказал: «Не без смущения воспринимаю жребий сего служения в крае, который имеет богатое и, по временам, бурное прошлое, в крае, который с незапамятных времен, служил дорогой для многих народов, оставивших тут следы своего пребывания и образовавших ту смесь населения, как наблюдается здесь. Все это вместе накладывает на местную жизнь печать своеобразности и требует в соприкосновении с явлениями ея особой внимательности и той мудрости, какую заповедал нам Христос, говоря: «… будите убо мудры яко змия и цели яко голубие» (Мф, 10.16). И чувствуя и сознавая трудность для себя служения в этом своеобразном и новом для меня крае, в сей знаменательный момент вступления на кафедру святителей астраханских испытываю живейшую потребность сердца обратиться к вам с усердным прошением умножить свои молитвы, чтобы мое служение и учение среди вас не было бесплодным. Прими и от меня Богом данная паства астраханская мой привет, мою любовь, мою молитву и мое благословение».

С этой проповеди началось служение епископа Митрофана на новом месте. Маловажных дел для него не существовало. Архипастырь был необычайно работоспособен, совершенно забывал об усталости и отдыхе, к чему он постоянно призывал и других, пытаясь всех зажечь своей неутомимой энергией.

Внутреннее духовное состояние епископа Митрофана хорошо выражали его собственные слова: «Кто любит свое дело, тот быстр и решителен в своих поступках, он весь в напряжении, он весь кипит как в огне, и дело горит в его руках. Это огненные души, не знающие отдыха и усталости. Препятствия их не устрашают и не останавливают, но еще сильнее возбуждают их энергию и мощь, как огонь, чем больше встречает горючего материала, тем сильнее воспламеняется, так и эти неутомимые борцы, чем больше у них работы, тем кипучей и напряженней становится их деятельность».

В обстановке военного времени епископ Митрофан старался усилить в своей пастве чувство патриотизма, бескорыстного и преданного служения своей родине. Как и в Минской епархии, архипастырь продолжал и здесь дела благотворительности.

Им был устроен епархиальный лазарет в здании церковно-приходских школ Казанской церкви. В Чуркинской пустыне была основана школа для детей беженцев.

По его инициативе Кирилло-Мефодиевскому братству, занимавшемуся чисто миссионерской деятельностью, поручалась еще одна благостная стезя — забота о материальном обеспечении бедствующих семей, у которых их кормильцы были призваны в действующую армию. Не забыта им была и миссионерская деятельность.

Сразу после прибытия на кафедру епископ Митрофан совершил поездку по приходам в Калмыцкой степи. По его признанию, дело миссии здесь было совершенно в плачевном состоянии. После поездки владыка посетил миссионерскую школу на Калмыцком базаре и обратился к будущим ее выпускникам с надеждою, что они, выйдя из стен школы, смогут поднять дело миссии на более высокий уровень. Миссионерской школе архипастырь уделял самое пристальное внимание.

Другим немало важным делом стала борьба с усиливающимся сектанством. 15 января 1917 года в Астрахани в здании епархиальной библиотеки были открыты курсы для обучения миссионерскому делу. 10 января того же года подобные курсы были открыты в селе Пришиб Царевского уезда, бывшем одним из центров сектанства.

Вот основные труды преосвященного Митрофана за короткое время спокойного управления епархией до марта 1917 года. В этот период ему удалось объехать Астраханскую епархию и посетить даже те приходы, в которых до него не бывал ни один из астраханских владык.

События начала марта 1917 года оставили трагический след в душе архипастыря. Епископ Митрофан внешне довольно спокойно встретил Февральскую революцию и, следуя решению Св. Синода 10 марта 1917 года, призвал свою паству повиноваться Временному правительству.

В одной из своих проповедей, сразу же после мартовских событий, он призвал свою паству «разумно пользоваться дарованной свободой». Действительно, свобода начинала отнимать разум не только у «паствы», но и у пастырей. Революционно настроенное духовенство смещало своих архиереев, обвиняя их в приверженности к монархии. Всюду были слышны требования о коренной реформе Церкви, отмене многих ее канонов.

Подобная «революционная группировка» духовенства сложилась и в Астрахани. Ими был создан «совещательный комитет», который сразу же противопоставил себя правящему архиерею, идя с ним на прямую конфронтацию. Основываясь на опыте других епархий, уже преуспевших в «революционной церковной борьбе», этот комитет устремил свои усилия на созыв чрезвычайного епархиального съезда духовенства, чтобы через него выразить свое недоверие преосвященному Митрофану и сместить его.

Но духовенство и паства Астраханской епархии не пошли на поводу «церковных революционеров». Духовный авторитет епископа Митрофана оказался столь велик, что, по существу, астраханский епархиальный съезд выразил свое полное доверие архиерею и дал ему возможность спокойно продолжать свою архипастырскую деятельность.

На первый взгляд, Преосвященный был суров и даже строг, но его суровая строгость была только внешней и осталась на лице в связи с тяжелыми переживаниями детства. На самом деле владыка был ласков, прост и гостеприимен. Он имел очень доброе сердце, готовое откликнуться на любую беду. Имел он также природную память и, главное — доступность, не делавшую различия между чинами и положениями. Владыка не гнушался никакими просителями, особенно из числа духовенства. Будь он самым последним псаломщиком из захолустного селения, владыка терпеливо выслушивал его.

Владыка мог дать нуждающимся мудрое наставление и старался помочь материально. Известно, что владыка часто посылал деньги в бедные семьи, а также содержал на свои средства учеников семинарии из бедных семей, не имеющих возможности платить за их обучение. Владыка много молился, вставал очень рано и каждый день был за литургией в Крестовой церкви. Эта нелицемерная, чистая, искренняя вера притягивала к нему людей не меньше, чем его доброта и благотворительность. Он твердо верил в святость и незыблемость Церкви и ее канонов.

29 апреля Священный Синод объявил о начале подготовки Всероссийского Поместного Собора. Подготовка к нему и выборы в епархиях участников Собора проводились под контролем революционной власти. Но именно с предстоящим Собором у всех были связаны самые большие надежды.

Епископ Митрофан хорошо понимал, что только на Соборе Церковь может восстановить свое исконное каноническое возглавление — вернуть Патриаршество. Как только появились первые известия о предстоящем Соборе, он энергично стал готовиться к нему. Он собирал, кропотливо исследуя и сопоставляя, исторические и канонические свидетельства об институте Патриаршества, которые потом легли в основу его доклада Собору о восстановлении Патриаршества.

Вместе со своим намерением добиваться на Поместном Соборе восстановления Патриаршества епископ Митрофан, выражая желание своей паствы, решил поставить на Соборе вопрос о канонизации священномученика Иосифа, митрополита Астраханского.

Почитание святителя Иосифа, убиенного сподвижниками Разина в 1671 году, в Астраханской епархии существовало давно. Многие случаи благодатной помощи по молитвам этого святого угодника стали происходить со дня его мученической кончины. Но собирание и запись этих сведений при могиле святителя Иосифа в Успенском соборе стали производиться со всей тщательностью только с конца XIX столетия.

В 1911 году, благодаря ходатайству перед епархиальным начальством представителей светского общества во главе с астраханским губернатором генерал-лейтенантом И. Н. Соколовским был образован «Комитет по делу открытия и прославления честных останков митрополита Иосифа». В 1912 году кафедральный протоиерей о. Иоанн Саввинский выпустил брошюру под названием «Святитель Иосиф, митрополит Астраханский». В ней автор привел собранные и систематизированные комитетом сведения о том, кто и при каких обстоятельствах получил исцеление по молитвам святителя Иосифа. Опираясь на эти сведения, епархиальное начальство вошло в Святейший Синод, обосновав ими ходатайство жителей г. Астрахани о причислении митрополита Иосифа к лику святых и об открытии честных останков святителя.

Рассмотрев все эти свидетельства, Св. Синод определил, что святитель Иосиф занимает достойнейшее место в сонме святых, в России просиявших, и что прославление его справедливо и неотложно. Однако события, связанные с началом первой мировой войны, отодвинули время прославления священномученика Иосифа на неопределенный срок.

В конце 1916 года владыкою было собрано особое совещание из представителей епархии и губернского и городского руководства, которое выразило общее для всех астраханцев пожелание просить разрешения приурочить прославление митрополита Иосифа Убиенного к 11 мая 1917 года, то есть ко дню его мученической кончины.

В конце января 1917 года по благословению Св. Синода в Астрахани было произведено освидетельствование мощей святителя Иосифа, покоящегося в нижнем храме Успенского кафедрального собора, которое выявило почти полное нетление мощей митрополита Иосифа Убиенного, о чем епископ Митрофан тут же доложил в Св. Синод. Все шло к тому, что намеченный срок — 11 мая 1917 года и должен был стать для Астрахани днем духовного торжества.

Но Февральская революция вновь отодвинула прославление на неопределенное будущее. Революционный обер-прокурор Св. Синода кн. Львов выступил против причисления к лику святых митрополита Иосифа Убиенного, которого до революции называли «страдальцем за Царя и за веру». Были подвергнуты сомнению результаты работы «Комитета по делу открытия и прославления честных останков митрополита Иосифа», особенно в деле сбора и проверки чудесных случаев исцелений по молитвам святителя.

Комитет, созданный до революции, обвинялся в предвзятости своих действий и чуть ли не в фальсификации собранных ими сведений. Епископу Митрофану пришлось снова, своими усилиями возрождать дело по прославлению святителя Иосифа, подтверждать подлинность всех собранных «Комитетом…» сведений. К этому делу он подключил соборный причт и чиновников консистории и даже приглашенных со стороны лиц. Владыка всем давал поручения и настойчиво требовал точного исполнения.

Необходимо было вновь произвести архивные исследования, отобрать подлинные заявления, подтверждающие случаи чудесной помощи у мощей святителя. Каждое такое заявление владыка сам сличал с текстом брошюры протоиерея Иоанна Саввинского. Вызвались заявители из разных уголков обширной губернии, среди которых производился опрос: принадлежит ли заявление самому заявителю, при каких обстоятельствах оно написано, в чем именно выразилось чудо исцеления, не оказывал ли кто давления на заявителя. Владыка непосредственно принимал участие в таких опросах. Если заявители не являлись по вызовам, по благословению владыки его помощники сами ездили к ним.

Когда подготовительная и проверочная работа была закончена, епископ Митрофан созвал комиссию и дал ее членам различные поручения. Один из членов этой комиссии Н. Кочергин вспоминал: «Мне и моему брату Е. Кочергину владыка поручил составить житие св. Иосифа, тропарь и кондак, профессору А. А. Дмитриевскому — службу святителю, сам владыка взял на себя обязанность составить акафист, художнику Цветкову было поручено написать икону угоднику. Все мы работали с большим усердием и успешно выполнили поручение епископа. Владыка составил доклад Св. Синоду, прочитал его нам, позволил предложить ему некоторые поправки и поблагодарил за работу». 29 июля (по старому стилю) 1917 года в день престольного праздника владыка совершал литургию в сослужении викария — епископа Царевского Иннокентия в церкви во имя святых апостолов Петра и Павла.

После проповеди он говорил народу: «Мы все приготовили к Поместному Собору, что касается восстановления патриаршества в русской Церкви и прославления святителя Иосифа. Наконец, после многих трудов, нам удалось дело о прославлении дорогого нам всем мученика сдвинуть с мертвой точки. Веруем, что святитель Иосиф, украшенный мученическим венцом, займет в сонме святых достойное место. Слава Богу за посланную мне и моим соработникам великую помощь в этом святом деле. Святителю отче Иосифе, моли Бога о нас!».

11 августа 1917 года епископ Митрофан вместе с другими выбранными делегатами от Астраханской епархии выехал в Москву для участия в Поместном Соборе. После торжественного открытия Собора в день Успения Божией Матери — 15 августа, начались его заседания. Епископ Митрофан был избран председателем отдела высшего церковного управления. Именно этот отдел должен был выработать и вынести на обсуждение всего Собора проект тех форм управления Церковью, которые и должны будут определять ее жизнь в будущем. Епископ Митрофан твердо стоял на позициях восстановления Патриаршества, и у него было немало сторонников, особенно среди епископата. Но нужно было переубедить прообновленчески настроенную группу депутатов.

11 октября 1917 года епископ Митрофан выступил с докладом к Собору, в котором обосновывал необходимость восстановления института Патриаршества. «Учреждением патриаршества, — говорил владыка, — достигалась полнота церковного устройства, и полнота государственного управления. Упразднение патриаршества Петром I являлось антиканоническим деянием, Русская Церковь стала безглавна, акефальна. Синод оказался учреждением, чуждым России, лишенным твердой почвы у нас. Мысль о патриаршестве продолжала теплиться в сознании русских людей как «золотая мечта». «Нам нужен Патриарх как духовный вождь и руководитель, который вдохновлял бы сердце русского народа, призывал бы к исправлению жизни и к подвигу и сам первый шел бы впереди».

В заключение своего доклада епископ Митрофан заявил: «Целых семь заседаний в течение месяца наш отдел обсуждал вопрос о церковном управлении и в связи с этим о патриаршестве. О чем бы мы не говорили, наша мысль неизменно возвращалась к вопросу о патриаршестве, и пока не будет разрешен этот вопрос, наша дальнейшая работа будет немыслима».

Доклад епископа Митрофана никого не оставил равнодушным. 26 дней шли дебаты. Несмотря на упорное сопротивление противников восстановления Патриаршества, число его сторонников среди членов Собора неуклонно росло. В этом была немалая заслуга епископа Митрофана. 28 октября 1917 года Собор вынес историческое решение: восстанавливается Патриаршество и управление церковное возглавляется Патриархом.

После торжеств избрания святейшего Патриарха Тихона и окончания работы первой сессии Поместного Собора, епископ Митрофан в начале декабря возвращается в Астрахань. После Москвы, Астрахань выглядела довольно спокойно.

Но 12 января 1918 года в Астрахани тоже началась война. Солдаты, сторонники советской власти, укрепившись в Кремле, отбивались от нападавших на них белоказаков.
Сильно пострадали от боевых действий астраханские храмы и городское духовенство, но особенно тяжелый крест выпал на долю преосвященного Митрофана. Он все время провел в центре обстрела, среди враждебно настроенной толпы революционных солдат, наполнявших Кремль, в котором находился и архиерейский дом. После прекращения боев епископ Митрофан был выдворен из Кремля. Временное пристанище он нашел в покоях своего викария епископа Леонтия в Иоанно-Предтеченском монастыре.

23 января 1918 года был опубликован Декрет советской власти «Об отделении Церкви от государства». Этот декрет большинством православных верующих был оценен, как начало гонения большевиков на Церковь. В знак протеста против действия большевистских властей, по инициативе епископа Митрофана, в Астрахани 18 февраля был проведен крестный ход. С хоругвями и с чтимыми иконами из различных астраханских храмов крестный ход двинулся от Рождества-Богородицкой церкви по центру города к храму Николы Гостинного и затем вокруг Кремля к Знаменской церкви.

Особенно знаменательно было служение епископом Митрофаном литии в бывшем губернском саду на братской могиле погибших во время январских боев красноармейцев. Этим архипастырь показал, что Церковь с одинаковой скорбью относится ко всем жертвам гражданской войны, независимо от того, к какому они принадлежали лагерю — красных или белых. Завершился крестный ход на площади около Рождества-Богородицкой церкви, где архипастырь служил молебен. По словам очевидца: «Это было торжество веры, торжество Православия, которого так боялись творцы новых идей».

После 11 марта 1918 года епископ Митрофан снова отправляется в Москву на вторую сессию Поместного Собора. Здесь им был сделан доклад Собору о необходимости канонизации святителя Иосифа митрополита Астраханского. 5 (18) апреля Поместный Собор Русской Православной Церкви принял постановление о прославлении священномученика Иосифа. Как только владыка узнал об этом решении, он отслужил молебен перед привезенной из Астрахани иконой нового угодника, не дожидаясь общесоборного молебна по этому случаю. Поместный Собор выпустил особое деяние, которое позже было оглашено во всех храмах города Астрахани. День официального прославления святителя Иосифа назначили на 11 мая следующего, 1919 года, в связи со сложной обстановкой как по всей стране, так и в Астрахани.

20 апреля, на пятой седмице Великого Поста, закончилась вторая сессия Поместного Собора, и епископ Митрофан выехал в свою епархию. К празднику Светлого Христова Воскресения постановлением Священного Синода от 12 (25) апреля владыка Митрофан был возведен в сан архиепископа.

22 (5 июля) июня, после окончания Епархиального собрания, архиепископ Митрофан отбыл в Москву на третью заключительную сессию Поместного Собора. На этой сессии была продолжена работа над составлением определений о деятельности органов Высшего Церковного управления. В «Определении о порядке избрания Святейшего Патриарха» устанавливалась процедура избрания, в основных чертах подобная той, какая была применена при избрании Патриарха Тихона. В случае освобождения патриаршего престола предусматривалось незамедлительное избрание Местоблюстителя из членов Священного Синода соединенным присутствием Синода и Высшего Церковного Совета.

Были и другие немаловажные вопросы, в разборе которых принимал участие отдел Высшего Церковного управления. Особенно это касалось вопроса о предоставлении автономии Украинской Церкви, по этому поводу 31 августа (13 сентября) 1918 года архиепископом Митрофаном был сделан доклад на Соборе. После бурных обсуждений вопрос этот решился на последнем заседании Собора от 20 сентября, когда было принято определение о предоставлении Украинской Церкви автономного статуса, при условии, что постановления Всероссийских Церковных Соборов и Святейшего Патриарха будут иметь для нее обязательную силу.

Кроме трудов на Поместном Соборе, не менее важным для архиепископа Митрофана делом было сохранение Астраханской епархии от внутренних расколов и настроений. Не имея достаточного авторитета среди астраханской паствы, эти «церковные революционеры» решили воспользоваться поддержкой викарного епископа Леонтия (фон-Вимпфен), почитавшегося верующими за его праведную жизнь и подвижничество. Потомок знатного рода баронов фон-Вимпфен, отказавшись от карьеры при дворе, принял монашество, а позже, закончив Казанскую духовную академию, был рукоположен во епископа.

По жизни он был человеком совершенно нестяжательным и никому не отказывал в помощи. Помогал он и материально и духовно — своим пастырским словом, стараясь утешить всякого, приходящего к нему. Имея необычайное сострадание, он не боялся вступаться за обиженных, идя даже на конфликты с власть предержащими.

Эта искренняя ревность к справедливости превращалась порой в ревность не по разуму, что особенно проявилось в Саратове, когда епископ Леонтий, недовольный некоторыми действиями правящего архиерея — архиепископа Палладия (Добронравова), пытался добиться его смещения с кафедры. Результатом этих действий стало то, что епископ Леонтий сам оказался за штатом и был отправлен на покой в Астраханский Покрово-Болдинский монастырь.

Противостояние несправедливости, а также явное неприятие того круга людей, из среды которых он вышел, привело епископа Леонтия к выводу о пагубности для России монархического строя правления. Поэтому Февральскую революцию он воспринял лояльно. Возможно, подействовали на епископа Леонтия и лозунги новых правителей России, обещавших дать народу свободу и справедливость. В отличие от епископа Леонтия, владыка Митрофан в действиях новых правителей, видел противодействие Церкви. Отмечая высокие духовные качества епископа Леонтия, епископ Митрофан ходатайствовал перед Св. Синодом о назначении его на должность викария Енотаевского. Получив назначение указом Св. Синода от 5 сентября 1917 года, епископ Леонтий с самого начала оказался в центре местных церковных событий.

Когда епископ Митрофан в августе 1917 года отбыл на Поместный собор в Москву, он стал фактически правящим архиереем, выполняя эти обязанности вплоть до того времени, пока не закончил свою работу Собор. Епископ Леонтий считал, что при советской власти Церковь еще более раскрепостится и освободится от внешнего диктата власти, как это было при самодержавном строе правления, да и во времена Временного правительства.

В этом смысле епископ Леонтий воспринял декрет об отделении Церкви от государства и школы от Церкви «как осуществление и удовлетворение давно назревших, самых больных вопросов во взаимоотношениях Государства и Церкви, требующих полного раскрепощения религиозной совести народа и освобождения церковно- и священнослужителей от ложного положения». Он считал, что самым главным в проповеди должен быть личный пример пастыря, чему он и сам следовал в жизни и призывал к этому и священников и мирян.

Но благой пример владыки Леонтия не мог увлечь на путь сугубого подвига широкую массу людей, а лишь единицы. Епископ Леонтий не понимал этого и жил своими иллюзиями, которые в конечном итоге привели к конфликту с владыкою Митрофаном.

Окончательно поняли свое расхождение архиереи в январе 1918 года, когда после январских боев епископ Митрофан был выпровожен военными властями из Кремля и нашел убежище у своего викария — в Ивановском монастыре. Оказавшись рядом и имея возможность ближе познакомиться друг с другом, архиереи поняли, какая пропасть непонимания лежит между ними.

Поначалу их расхождение во взглядах внешне никак не выражалось. Епископ Леонтий тактично поддерживал все действия правящего архиерея. Так, он вместе с епископом Митрофаном возглавлял крестный ход, выражавший собою протест верующих против декрета советской власти об отделении Церкви от государства.

Первое серьезное столкновение архиереев произошло на общем собрании делегатов всех приходских советов г. Астрахани, проходившем в зале епархиальной библиотеки 12 марта 1918 года. На собрании стоял вопрос о дальнейшей судьбе астраханских духовно-учебных заведений в связи с опубликованием декрета об отделении Церкви от государства.

Во время дискуссии, обсуждавшей судьбу духовно-учебных заведений, представитель Князь-Владимирской церкви Краснов предложил создать в Астраханской епархии «Духовный Союз православных христиан», который «…должен был, объединивши всех верующих в одно общество, представлять из себя такую могучую организацию, для которой ничего не будет стоить изыскать все необходимые на нужды Церкви денежные средства». «Этим, — заключал Краснов, — мы поможем нашим духовно-учебным заведениям, отчего отпадает необходимость их закрытия или их упрощения по типу пастырской школы». Предложение Краснова вызвало большую полемику на собрании.

Епископ Митрофан высказался, что «с вопросом о «Союзе» не следует торопиться, что его нужно основательно обсудить в комиссии и, если окажется, что от него грозит хоть какая-нибудь опасность чистоте веры и христианской жизни, лучше от него оказаться». Но не только каноническая сторона дела волновала владыку Митрофана. Он, негативно относившийся к советской власти, был категорически настроен против всякого сотрудничества с советскими организациями.

«Лучше, — говорил он, — лишиться храмов и совершать богослужение под открытым небом, чем жертвовать христианскою свободой и христианскою истиною, добиваясь регистрации союза в комиссариатах». До времени, пока в Москве, весной и летом 1917 года, шли переговоры между представителями Всероссийского Поместного Собора и советскими чиновниками по поводу отмены или смягчения некоторых пунктов декрета от 23 января 1918 года, можно было еще думать о противостоянии властям.

Власти на местах были в растерянности из-за расплывчивых директив, идущих сверху. Это придавало владыке Митрофану некоторую долю уверенности и укрепляло его в категоричных выводах по поводу создания «Союза». В то же время епископ Леонтий высказался за поддержку «Союза», считая, что создание «Союза» — это единственная возможность для Церкви юридически оформить свои отношения с государством. Не принимая позицию епископа Митрофана, владыка Леонтий настаивал на упорядочении отношений Церкви с государством по принципу опубликованного декрета и в связи с этим — на организации «Союза» или какого-либо подобного ему образования.

Обсуждение вопроса о создании «Союза» должно было продолжиться на Епархиальном собрании духовенства и мирян Астраханской епархии, проходившем с 14 по 22 июня. Но архиепископ Митрофан, желая прекратить всякие прения по этому поводу, устранил из числа делегатов собрания епископа Леонтия, так же из повестки собрания был устранен вопрос об отделении Церкви от государства.

Уже в связи с этими событиями активисты «церковного обновления» стали высказывать в местной прессе свое недовольство действиями правящего архиерея. Особенно сильно критиковался восстановленный институт Патриаршества. По поводу Патриаршества приводились слова профессора Титлинова, некогда писавшего в «Русском слове», что «Патриаршество, явится новым видом церковного самодержавия, при котором миряне не смогут влиять на церковное строительство, а большинство духовенства станет бесправным». «И вот, — констатировалось в «Астраханском листке», — результаты выбора Патриарха сказались скоро. По местам стало наблюдаться церковное строительство по директивам Патриарха.

Было проведено в жизнь новое положение об епархиальных съездах. От каждого благочиннического округа делегировалось по 2 представителя от клириков и мирян. Председателем съезда должен быть обязательно епархиальный архиерей. Выборы священников по приходам отменены и назначение духовенства в церкви зависит всецело от епархиального архиерея. Мало того, епархиальный архиерей может своей властью аннулировать постановление съезда и не проводить не угодного ему решения в жизнь, сделав соответствующее представление по этому поводу Патриарху».

«Церковные революционеры» выдвинули идею об избрании епископа Леонтия правящим архиереем. Идея эта нашла широкий отклик среди беднейшей части населения города Астрахани, группировавшейся вокруг приходов Троицкой, Ильинской, Михаило-Архангельской и Введенской церквей, и почитающей владыку Леонтия за его праведный образ жизни и помощь страждущим и нуждающимся. Нашла эта идея отклик и среди той части духовенства, которая опасалась архиепископа Митрофана за его жесткость и строгость ко всякого рода проступкам, на фоне чего фигура епископа Леонтия — тихого, милостивого и любвеобильного пастыря вызывала несомненное притяжение.

Владыка Митрофан очень болезненно воспринял проявившееся в епархии брожение и не мог смотреть спокойно, как на его глазах устраивается раскол. Уже на третьей сессии Поместного Собора архиепископ Митрофан поставил вопрос о неправильных действиях своего викария, вокруг которого группировалась раскольническая оппозиция.

Последней искрой, вызвавшей взрыв, было обнародование епископом Леонтием 4 сентября 1918 года воззвания «К православному населению», в котором он призывал астраханцев принять декрет Советского правительства об отделении Церкви от государства не только дружелюбно, но и «с чувством горячего желания и усердия к всестороннему, планомерному и самому настоятельному проведению его в жизнь во всей его полноте». Действия епископа Леонтия вызвали теперь неодобрение не только архиепископа Митрофана, но и архиереев, собравшихся на Поместном Соборе, а также и самого Святейшего Патриарха Тихона.
Известна позиция Святейшего Патриарха по отношению к декрету об отделении Церкви от государства, выраженная в постановлении Всероссийского Поместного Собора от 25 сентября 1918 года: «Всякое участие как в издании сего враждебного Церкви узаконения, так и в попытках провести его в жизнь несовместимо с принадлежностью к Православной Церкви и навлекает на виновных лиц православного исповедания тягчайшие кары церковные вплоть до отлучения от Церкви». В связи со всеми этими событиями вопрос о неканоничных действиях епископа Леонтия был рассмотрен на Архиерейском Соборе, проходившем 26 (13) сентября 1918 года.

Архиерейский Собор, возглавляемый Святейшим Патриархом Тихоном, посчитал действия епископа Леонтия превышающими данные ему полномочия как викарного архиерея, посему посчитал необходимым немедленно устранить его от викариатства. Архиепископ Митрофан, желая хоть как-то еще воздействовать на своего викария в надежде на его вразумление, просил Архиерейский Собор повременить с утверждением приговора и вызвать епископа Леонтия в Москву для объяснения своих неправомочных действий.

Но владыка Леонтий не получил в Астрахани разрешения на выезд, чем местные власти специально провоцировали церковный раскол, желая не примирения архиереев, а еще большего их разделения. Получив от епископа Леонтия извещение, что он не может выехать в Москву, Архиерейский Собор посчитал, что он не предоставил достаточных для неявки объяснений, и постановил «епископа Леонтия, как невыполнившего волю Патриарха, отлучить с запрещением священнослужения и устранить от викариатства». Известие об этом решении Архиерейского Собора вызвало в Астрахани бурную реакцию. «Церковные революционеры» добились своего — несогласие между архиереями обратили в настоящий конфликт.

Но эти волнения на местах были не столь заметны, по сравнению с кампанией, какую развязала советская печать против архиепископа Митрофана.

В публикациях его называли и ярым монархистом, и черносотенцем, и бывшим членом Союза Русского народа и даже другом Распутина. Под предлогом защиты епископа Леонтия писали: «Революция действительно пришла в Церковь. Она пришла и привела туда своего духовного вождя — большевизм. Перед нами начало великого церковного развала. Валится старое, отживающее, казенное, вселенческое, распутино-илидоровское арестно-содержательство. В церкви православной, задыхающейся от грязи, зловония и всяческой воинственно-догматической нечисти, наконец-то пахнуло свежим оживляюще бодрящим ветерком. И эту-то пока еще стихийную, неучитываемую животворящую струю широко верующей массы можно теперь наблюдать и в нашей краевой церковной жизни. Это-то и является той новой революционно-большевистской борьбой, протекающей в настоящий момент среди православно верующих города Астрахани, пока под флагом борьбы двух епископов — Митрофана и Леонтия».

Противники правящего архиерея рассчитывали на внутренний взрыв, который, по их мнению, уничтожит архиепископа Митрофана или заставит его бежать из Астрахани. В этом смысле было церковное собрание в Ивановском монастыре, получившее в советской прессе название «митинга».

Это собрание, произошедшее 20 октября 1918 года и собравшее от 3,5 до 4 тысяч человек, по своей сути, обсуждало вопрос об отрешении епископа Леонтия от должности с лишением его права священнослужения, а фактически использовалось противниками архиепископа Митрофана для его смещения с кафедры.

Большая часть собравшихся людей пришла, чтобы поддержать любимого ими владыку Леонтия, а не для каких-либо политических акций. Собрание, при внутренней направленности против архиепископа Митрофана, ограничилось только решениями о желательности вновь рассмотреть дело епископа Леонтия для установления его невиновности.

Сам епископ Леонтий, видимо, осознав всю опасность создавшегося положения, обратился к верующим астраханцам с просьбой сохранять мир, так как он «беспрекословно подчиняется распоряжению устранившей его высшей церковной власти и не хочет кругом себя какого-либо шума в такое время». Местным церковным погромщикам не удалось создать из владыки Леонтия нового «Путяту», что во многом объяснялось действительно подвижническою жизнью этого архиерея.

Архиепископ Митрофан выдержанно перенес все нападки на него. Старания архиерея были направлены на консолидацию всех здоровых сил в епархии, для предотвращения раскола. Владыка много молился, особо обращаясь в своих молитвах к священномученику Иосифу, митрополиту Астраханскому, прося святого заступника земли Астраханской посодействовать к укрощению настроений в епархии. В итоге, в Астраханской епархии установился долгожданный мир.

Делегация от прихожан, отправившаяся к Святейшему Патриарху ходатайствовать за епископа Леонтия, смогла добиться пересмотра его дела, по которому владыка хоть и лишен был звания викария Енотаевского, но запрещение в священнослужении с него было снято. Он остался в Астрахани управляющим Ивановского монастыря, с правом служения только в этой обители. Местные церковные оппозиционеры были разочарованы, так как главного добиться им не удалось — архиепископ Митрофан остался на Астраханской кафедре.

Осенью 1918 года Астрахань становится прифронтовым городом. Разбитая на Северном Кавказе, 11-я Красная Армия с тяжелейшими боями отступала к Волге. Ее отступление превратилось в беспорядочное бегство, где большинство солдат, деморализованных и дезорганизованных, не обращая внимания на своих командиров, занималось откровенным грабежом, вызывая у местного населения ужас и отчаяние. Пока части 11-й армии увязали в Калмыцких степях, ее штабные организации, а также Реввоенсовет фронта со своим большим аппаратом начали размещаться в городе, выбрав для этих целей Астраханский Кремль.

Помещений, где уже располагались военные, Реввоенсовету было явно недостаточно. Началось настойчивое и последовательное наступление на здания, еще остававшиеся в распоряжении Церкви. Сначала из дома для церковнослужителей Успенского собора, уже до этого большей частью занятого под казармы для красноармейцев, выселили еще живших здесь: кафедрального протоиерея Иоанна Саввинского, ключаря о. Дмитрия Стефановского и протодьякона Севатьянова, вместе с их семьями.

Затем было занято здание Консистории, после чего настала очередь архиерейского дома. Архиепископу Митрофану через его келейника было передано требование освободить дом. Владыка начал оспаривать действия военных, требуя справедливости у председателя Реввоенсовета Шляпникова, но получил отрицательный ответ.

Помошник коменданта Кремля А. И. Иванов занял вещами коридор архиерейского дома, а коридор соединялся особым переходом с папертью собора. Теперь ход в собор для архиерея был закрыт. Со двора попасть в собор тоже было нельзя, так как сооруженный военными забор изолировал помещение архиерейского дома и у него не было связи с кремлевским двором. Между тем, распоряжавшиеся в архиерейском доме, военные занимали комнату за комнатой.

Фактически архиепископ Митрофан, не желая подчиняться решению военных властей, стал добровольным узником, судьба которого в любой момент могла решиться в худшую сторону. Однажды в кабинет председателя Реввоенсовета Шляпникова пришел с докладом комендант Кремля Казаков, с которым Шляпников завел разговор об архиерейском доме и о неуступчивости владыки Митрофана. «И чего мы церемонимся с этим архиерем, — заявил в ответ Казаков, — ведь это отъявленный монархист, делец царской Думы. Он устроил громадную демонстрацию в феврале под видом крестного хода. Ведь это был смотр контрреволюционных сил, а мы, как дураки, смотрим на это сквозь пальцы. Давно его надо к стенке».

Эти слова случайно услышала Елена Андреевна Туманова, служившая секретарем у председателя Реввоенсовета. Она поспешила к своему отцу — А. А. Жданову, известному церковному общественнику, с рассказом об этом событии. Жданов в тот же вечер рассказал об этом протоиерею Николаю Пальмову — духовнику Благовещенской женской обитили. Верующие, узнав о грозящей архиерею опасности, решили спасти его, предложив план бегства. Они искренне считали, что владыка не по своей воле оказался узником в архиерейском доме.

Соборному ключарю о. Дмитрию Стефановскому, а также прихожанке собора Александре Михайловне Попковой удалось пробраться в архиерейские покои. Отец Дмитрий стал уговаривать владыку покинуть Кремль, доказывая ему всю опасность создавшегося положения. Он уверял архиерея, что власти готовятся к расправе над ним, но владыка был непреклонен.

Тогда Александра Михайловна не выдержала, бросилась архиерею в ноги, умоляя согласиться на их предложение, и неосторожно обмолвилась о том, что ночью к южной стене Кремля будет поставлена лестница, по которой владыка сможет спуститься в Александровский садик, где его будут ждать верные люди.

Услышав это, архиепископ Митрофан весь вскипел и, обращаясь к ключарю, сказал: «Это вы мне, архиерею, предлагаете позорный план бегства, будто я преступник. Легче часового уговорить бросить свой пост, чем русского архиерея, по крайней мере — меня. Вы хотите, чтобы я бросил собор, его святыню и стал бы нарушителем присяги? А что скажет моя паства, узнав, что архиерей бросил все и с позором бежал. Нет, нет! Я этого не сделаю. Уходите и не тревожьте меня!».

Отец Дмитрий и Александра Михайловна вынуждены были подчиниться требованию владыки и уже собирались уходить, как вдруг в дверях кабинета появился архиерейский келейник и знаками стал вызывать к себе ключаря. От келейника отец Дмитрий узнал, что пока они уговаривали владыку покинуть Кремль, военные власти решили выселить его принудительно.

Коменданту Кремля было приказано связать архиерея и в таком виде выселить. Ключарь и келейник увидели в коридоре приближающегося к ним заместителя коменданта А. И. Иванова, который объявил им, что уже вызвал четырех солдат и сейчас будет приводить в исполнение решение военного командования. С трудом отец Дмитрий и келейник уговорили его повременить с исполнением приказа, дать им часовую отсрочку, чтобы за это время они попытались еще раз уговорить владыку покинуть архиерейский дом.

Взволнованный и бледный вернулся к архиерею отец Дмитрий и шепотом стал ему рассказывать о произошедшем событии. Выслушав ключаря, владыка перекрестился и принялся одевать рясу и клобук. Процедуру, с каковой его собирались выдворить из Кремля, архиепископ Митрофан посчитал кощунственной, явно направленной на поругание его сана и, согласившись с доводами отца Дмитрия, предпочел добровольно покинуть Кремль.

Через несколько минут он и сопровождавшие его лица вышли из архиерейских покоев через ранее закрытый, а теперь вдруг освобожденный от вещей коридор. Владыка шел впереди, а остальные за ним. Поравнявшись с нижним собором, архиерей направился в храм, благословив ключарю и иподьякону Иоанну идти с ним, а остальным остаться у входа. Здесь, в храме владыка попросил оставить его одного у гробницы священномученика Иосифа, где он долго молился. Архиепископ Митрофан уже не сомневался, что избранный им путь по отстаиванию церковных святынь приведет его к неминуемой гибели.

Покинув Кремль, архиепископ Митрофан нашел себе убежище в семинарии, где его благосклонно принял ее ректор протоиерей Николай Летницкий. Но не долгим здесь оказалось пребывание владыки — в ноябре 1918 года все семинарские помещения были реквизированы и заняты под Высшие командные курсы.

Владыка вновь вынужден был переселиться, теперь уже к духовнику Благовещенской обители протоиерею Николаю Пальмову, который жил близ монастыря в монастырском доме. Обстановка в Астрахани становилась все тревожнее. Военные власти последовательно проводили реквизицию различных церковных учреждений.

Вслед за семинарией наступила очередь Благовещенской обители. Реввоенсовет потребовал у монастырского начальства освободить все свободные монастырские корпуса для нужд лазарета 11-й армии. После этого 1 января 1919 года обитель неожиданно была занята под постой 180-го стрелкового полка. Вселение «революционно-сознательных» солдат в стены монастыря не обошлось без бесчинств и погромов. Насельниц насильно выпроваживали из их келий, ни мало не задумываясь об их дальнейшей судьбе.

Насельницы прятались от разгоряченной толпы солдат. Пожилые монахини скрывали юных послушниц под подолами, а потом выводили их из обители. Большинство девочек, живших в монастыре, были сиротами или детьми многодетных родителей, покинув обитель, им просто некуда было идти. Монастырский приходской совет долго ходатайствовал перед Астраханским губисполкомом о выселении из обители солдат, и 4 марта его просьбу все же удовлетворили, разместив здесь лазарет для выздоравливающих.

Еще хуже, чем в Благовещенском, состояло дело в Покрово-Болдинском мужском монастыре. Здесь с начала 1919 года была размещена 1-я артиллерийская батарея, монахи были выселены, а храмы опечатаны. В феврале 1919 года реквизировали все помещения Чуркинского монастыря в Красноярском уезде, где было организовано советское хозяйство, а позже, в апреле 1919 года по требованию Реввоенсовета 11-й армии организована здравница для раненых воинов Красной Армии.

Вместе с реквизицией церковных зданий начались аресты священнослужителей. Появились и первые жертвы «красного террора». 6 октября 1918 года на центральной площади в г. Черный Яр был расстрелян епархиальный миссионер Лев Захарович Кунцевич.

3 октября 1918 года по приговору Царевской Черезвычайной комиссии был расстрелян священник села Пришиб (Царевского уезда) о. Николай Башляев. В конце декабря 1918 года без суда и следствия коммунистическим карательным отрядом был расстрелян священник села Болхуны о. Михаил Кархалев. Но настоящий красный террор был развязан после установления в Астраханском крае военной диктатуры. 25 февраля 1919 года вся полнота власти перешла к Временному военно-революционному комитету. Действия военных властей очень скоро дали о себе знать. Сокращение хлебного пайка для рабочих, приведшее к голоду, бушевавшая эпидемия тифа, которую принесли с собой бойцы Красной Армии, вызвали в Астрахани стихийные выступления рабочих.

10—11 марта в городе шли ожесточенные кровопролитные бои между рабочими и красноармейцами. Выступление было жестоко подавлено. За этим последовали массовые казни. Людей расстреливали в Кремле прямо у внутренней восточной стены, а позже тела вывозили на кладбище и сбрасывали в одну общую могилу. Среди расстрелянных было немало служителей церкви, так как их хватали в первую очередь, вместе с прежними промышленниками и представителями аристократии.

Так были казнены: дьякон Михаило-Архангельской церкви села Карантинного о. Иоанн Заправдин и 12 членов церковного совета этого храма; староста Князь-Владимирского храма неграмотный конопатчик Алексей Иванович Кочкарев; казначей Введенского храма Иван Алексеевич Ясырин и известный храмостроитель, выстроивший Покровский, Казанский, Единоверческий и Князь-Владимирский храмы, — Иван Ананьевич Храмов. Во время боев пострадали и православные храмы. Выстрелом из орудия с миноносца «Москвитянин» была снесена колокольня Иоанно-Златоустинского храма.

В церкви звонили к службе, а большевики посчитали, что дается сигнал восставшим и обстреляли колокольню. Сильно пострадал от обстрела волжской флотилии и Князь-Владимирский храм, находившийся в самом эпицентре боев.

Все эти обстоятельства: и обстрел храмов, и массовые казни церковно- и священнослужителей, оставили тяжелый след в душе архиепископа Митрофана. 25 марта (7 апреля) 1919 года, в день праздника Благовещения, владыка служил в Благовещенском монастыре, где во время проповеди коснулся «погибших в результате ненужных и бесполезных действий гражданских властей». После литургии им была отслужена панихида по невинноубиенным. Несомненно, что это был очень смелый, в создавшейся обстановке шаг владыки. Он легко мог быть сам обвинен в контрреволюции и расстрелян.

Между тем слухи об угрожающей архиепископу Митрофану опасности стали доходить и до близких к нему лиц. Бывший комендант Кремля Казаков, теперь ставший помощником начальника местного Губчека Атарбекова, не переставал интересоваться архиепископом. Обеспокоенные судьбой архиерея, верующие снова стали думать об его спасении. В конце марта, в самом конце страстной недели, к владыке Митрофану явилась целая делегация и повела с ним разговор о необходимости немедленного выезда из города.

Отец Дмитрий Стефановский и протоиерей Николай Пальмов стали доказывать владыке крайнюю опасность его дальнейшего пребывания в городе. И снова, как и в первый раз, владыка резко ответил на слова убеждения: «Вы предлагаете мне побег, и это в то самое время, когда у нас на глазах расстреливают невинных наших братьев. Нет, я никуда не уеду от своей паствы; на моей груди Крест Спасителя, и он будет мне укором в моем малодушии. Хочу спросить и вас: почему вы не бежите? Значит, вы дорожите свой честью больше, чем я должен дорожить своим апостольским саном? Знайте, я совершенно чист и ни в чем не виноват перед своей Родиной и народом». Все понимали, что отказавшись от бегства, владыка сам добровольно отдает себя на расправу.

Отложенное по благословению Св. Синода до более благополучного времени прославление в связи с последними трагическими событиями в Астрахани могло вообще не состояться. Архиепископ Митрофан хорошо понимал, что торжества по прославлению священномученика Иосифа могут вызвать у местных властей только новый приступ озлобления, но также понимал, что прославление необходимо, как для него, так и для всей его астраханской паствы, для укрепления и поддержки веры в столь тревожное время.

Поэтому он еще более настойчиво просил Св. Синод дать разрешение на проведение этих торжеств. Наконец 1 (14) марта 1917 года Св. Синод под руководством Святейшего Патриарха Тихона вынес решение: «Разрешить совершить прославление причисленного к лику угодников Божиих святителя Иосифа Убиенного, митрополита Астраханского и Терского, в 11 день мая (по ст. стилю) 1919 года».

Указ, полученный архиепископом Митрофаном, очень обрадовал его, и он благословил начать подготовительные работы к торжествам прославления. Сложность состояла в том, что после расположения в Кремле штабных организаций фронта и Реввоенсовета, доступ верующих внутрь, для посещения Успенского собора, был затруднен. Всех пропускали только по особым пропускам, выданных комендантом Кремля. О каких-либо массовых торжествах в Успенском соборе не могло быть и речи.

Шли переговоры лишь о допуске 11 мая (24 по новому стилю) в Кремль к гробнице священномученика Иосифа верующих астраханцев, а также об организации крестного хода. Вопрос об открытии мощей естественно отпадал, так как в стране началась массовая кампания по «осквернению» мощей, хранившихся в храмах и монастырях. Такой же участи могли подвергуться и мощи священномученика Иосифа, почему и решено было их оставить пока «под спудом». Местные военные власти, желая сорвать празднество, как раз накануне — 10 мая (23 по нов. ст.), издали распоряжение о полном запрете каких-либо богослужений в Успенском соборе. Запрещался также и вход верующих в Кремль.

Такая ситуация могла смутить кого угодно, но только не владыку Митрофана. По его личному распоряжению торжества переносились в один из близлежащих к Кремлю храмов — Знаменский, о чем незамедлительно было оповещено по всем городским церквам. После торжественной службы началось проведение крестного хода в Кремль, к собору, где почивали мощи священномученика Иосифа. По этому поводу велись переговоры с горисполкомом, который в отношении Церкви занимал более мягкую позицию, чем Временный военно-революционный комитет. Горисполком не возражал против проведения крестного хода, обещая уладить этот вопрос с военными.

Сам выбор архиепископом Митрофаном Знаменского храма для проведения здесь торжеств прославления священномученика Иосифа был не случаен и по особому промыслителен. Ведь первоначальный Знаменский храм был построен в ознаменование освобождения Астрахани от разинцев, казнивших священномученика Иосифа.

И как 10 декабря 1672 года Астрахань праздновала свое освобождение, так и 11 мая 1919 года в Знаменском храме астраханцы с ликованием прославляли своего угодника и заступника. Все собравшиеся тогда в Знаменском храме — и архиепископ Митрофан, и духовенство, и простые миряне, — все понимали, какой опасности они подвергают себя. В восторженном состоянии все молящиеся во главе с архиепископом Митрофаном, с хоругвями, направились крестным ходом в Кремль к мощам астраханского угодника.

Еще накануне военные власти выставили у входа в Кремль, у Пречистенских ворот, роту солдат с пулеметом «для устрашения». И верующие, и сам архиепископ Митрофан знали об этом, но надеялись, что городские власти сдержат свое слово и их пропустят в Кремль. К сожалению, произошло что-то ужасное: то ли горисполком не захотел договариваться с военными, то ли военные были против, но стоявшим у ворот солдатам был отдан приказ стрелять. Огонь из винтовок и пулемета остановил молящихся. В этот день мог погибнуть и архиепископ Митрофан, однако этого не произошло.

25 мая (7 июня) в канун праздника Святой Троицы, архиепископ Митрофан служил всенощную в градской Троицкой церкви и после службы остался ночевать у настоятеля этого храма о. Григория Степанова. Утром, в день Святой Троицы, он намеревался отслужить здесь литургию. Допоздна владыка просидел в кабинете о. Григория, составляя набросок к завтрашней проповеди.

И в это время, в первом часу ночи, в дом явились вооруженные люди. Они предъявили архиерею ордер на его арест и потребовали пойти с ними. Разбуженные в доме люди заволновались, раздались женские плачущие голоса. Владыка же был спокоен. Он быстро одел рясу и скуфью о. Григория, перекрестился, и преподав благословение всем столпившимся около дверей людям, молча последовал впереди арестовавших его. В ту же самую ночь, в своей келии в Ивановском монастыре, был арестован и епископ Леонтий (фон-Вимпфен).

Обоих узников поместили в камеры ЧК в доме купца Степанова. Этот красивый особняк цел и сегодня — фасадом он выходит на Набережную реки Кутум под № 40, а дворовыми постройками сквозного двора на улицу Большую Демидовскую № 45. В особняке, со стороны Кутума, помещалась администрация ЧК, а со стороны Б. Демидовской, в бывших торговых и складских помещениях, размещались тюремные камеры. Вход к ним с улицы был через узенький проход, с массивной железной дверью.

К утру население города уже знало об аресте архиереев. Днем иподьякон Алексей Милашевский передал через охрану небольшие постели и пищу арестованным, и ему даже удалось увидеть обоих владык во дворе. Причины их ареста долго не прояснялись, и только через месяц им предъявили обвинение. 6 июля 1919 года в большом зале горисполкома состоялось объединенное собрание членов партии, членов Совета, представителей профессиональных союзов и фабрично-заводских комитетов, где после других партийных руководителей слово взял председатель Губчека Атарбеков.

Он заявил, что его Особый отдел раскрыл хорошо спланированный белогвардейский заговор, целью которого являлось отравление всего высшего командного состава Красной Армии цианистым калием. В ночь с 1 на 2 июля арестовали 61 человека, предполагавшихся членов этой организации. 15 % из них были офицеры, остальные крупная буржуазия и духовенство. Во главе «заговора» Атарбековым были объявлены архиепископ Митрофан и епископ Леонтий. Обвинение было настолько диким, что в него просто невозможно поверить.

Важно было запугать всех невиданных размеров заговором, чтобы под этим делом уничтожить неугодных. Под ранг неугодных попадала даже та часть кадрового офицерства, что уже верою и правдою служила советской власти в частях Красной Армии. Вместе с офицерами в один заговор соединили и арестованных архиереев, против которых ничего нельзя было выдвинуть. К тому же, если бы заговор и существовал, то причастность к нему архиепископа Митрофана и епископа Леонтия выглядела проблематично.

Их арестовали за месяц до основной массы «заговорщиков» и если бы они действительно принадлежали к их числу, а тем более были руководителями «заговора», то несомненно было, что их «соратники», узнав об аресте архиереев, обязательно бы скрылись. Этого не произошло. Местный партаппарат сам был запуган действиями Атарбекова, который причислял к «заговорщикам» всех, не понравившихся ему, не взирая даже на их членство в партии.

Верующие астраханцы с самого начала были уверены в полной невиновности архиепископа Митрофана и епископа Леонтия и принялись за поиски путей к их освобождению. Прихожане Успенского собора нашли доступ к М. П. Аристову, бывшему председателем Ревкома, а сейчас командиру коммунистической роты. Доктор Романов через своего товарища — доктора А. А. Каплина встретился с Аристовым (шурином Каплина) и просил его о содействии через С. М. Кирова. Аристов обещал поговорить с Кировым, но на другой же день дал отрицательный ответ.

По его словам, он не решился говорить с Кировым, с которым у него были натянутые отношения, а с Атарбековым, зная его жестокую натуру и вероломство, разговор считал бесполезным. Правда, Аристов встретился со следователем, ведшим это дело, и тот ему сказал, что архиереи ни в чем не виноваты, а допрос ведется лишь в области их церковной деятельности. Рассказав это, Аристов заявил, что архиереи сами виноваты в том, что их арестовали. В создавшейся обстановке им давно надо было покинуть город, и он недоумевал, почему они этого не сделали. Вскоре после состоявшегося разговора член соборной приходской общины И. П. Ивлев и председатель этой общины Д. И. Пряхин встретились со следователем, которого назвал Аристов.

Тот снова сказал о невиновности обоих архиереев и советовал немедленно начать ходатайствовать об их освобождении. Для этого необходимо было идти к самому Атарбекову. В глазах астраханцев Атарбеков был настоящим исчадием ада. Рассказывали, что когда он шел по улице, прохожие при виде его в ужасе прятались в первые попавшиеся подворотни. И все же Дмитрий Пряхин решился пойти к Атарбекову.

Вот как он сам рассказывал об этой встрече: «Пришел в ЧК и после долгой процедуры получил пропуск к Атарбекову. Он сидел у себя в кабинете, худой, бледнолицый, меднобородый, с воспаленными глазами. Я рассказал ему о цели своего визита, он слушал не прерывая, и когда я кончил, спросил меня: «Уверены ли верующие в невиновности архиереев и ручаются ли они за то, что архиереи будут вести себя по церковному и не будут вмешиваться в политику?» Я обрадовался такому спокойному тону и, конечно, поручился за архиереев. В ответ на это Атарбеков сказал, чтобы я принес ему письменное ходатайство. Я ушел от него, вполне уверенный в том, что визит удался и скоро наши узники будут на свободе. При выходе из коридора я почти столкнулся с владыкою Митрофаном. Его вел от следователя конвоир, оказавшийся славным малым, давшим мне поговорить с владыкой. Я рассказал владыке о своем визите, о содержании беседы с Атарбековым. Выслушав, владыка ответил: «Хлопочите, я чист и ни в чем не виноват, вы за меня краснеть не будете…»»

В тот же вечер, на квартире о. Дмитрия Стефановского было составлено письменное ходатайство в духе требований Атарбекова. На этой бумаге поставили более десяти подписей и печать, а утром, окрыленный надеждой, Пряхин поспешил к Атарбекову. Тот, прочитав бумагу, вдруг спросил: «Почему ходатайство от церковно-приходского совета Успенского собора, а не от «Союза религиозных общин?»» (образованного в марте 1919 года по инициативе епископа Леонтия). Пряхин ответил, что соборянам казалось так лучше, но если требуется иначе, он готов принести любую другую бумагу. Атарбеков вдруг изменился в лице и закричал на Пряхина: «Почему ваш Митрофан не вошел в «Союз религиозных общин»? А теперь ты цепляешься за этот союз и хочешь принести мне бумагу от него. Вот что, друг, бери свою бумагу и уходи и не попадайся мне на глаза. Если еще придешь, то я сначала расстреляю Митрофана, а потом тебя». Перепуганный Пряхин схватил бумагу и быстро вышел на улицу. На Сапожниковском мосту его ожидал ключарь и, увидев Пряхина бледного и дрожащего, понял, что миссия оказалась безуспешной.

Между тем, продолжалось следствие и череда непрерывных допросов. Архиепископ Митрофан на всех допросах держался очень уверенно, не поддаваясь ни на какие угрозы и уговоры дать против себя и других привлеченных лиц обвинительные показания. Вследствие этого все протоколы допросов были уничтожены, а обвинение строилось на показаниях провокаторов Нирода и Алтабаева. Месяц тянулось заключение в камере Губчека.

Страшный день — день казни наступил 23 июня (6 июля). Около трех часов ночи к камере, где содержался архиепископ Митрофан, подошел комендант ЧК Волков и караульный начальник. Комендант вошел в помещение и грубо толкнул ногой спавшего на койке владыку: «Вставай!» Архиерей встал и начал было одевать рясу, но комендант схватил его за воротник рясы и закричал: «Живей выходи, на том свете обойдешься и в подштаниках». Вслед за этим комендант бесцеремонно схватил владыку за руку и потащил к двери, выходившей во двор.

Здесь во дворе он ускорил шаг, не прекращая тянуть за собой владыку. Архиепископ Митрофан в одном белье и босиком не успевал за Волковым, отчего, сделав несколько шагов во дворе, споткнулся и упал. Подбежавший конвоир поднял вместе с Волковым владыку и довел до закоулка, где происходили расстрелы. Здесь уже стояли трое с винтовками. Архиепископ Митрофан, увидев их, благословил по-архиерейски двумя руками.

После этого солдаты отказались в него стрелять. Волков же, желая остановить благословляющего архиерея, ударил его рукояткой револьвера по правой руке. Затем в ярости схватил его за левую часть бороды и с силой рванул вниз, выстрелив в таком положении архиерею в висок. Стоявший поблизости и наблюдавший за всем Атарбеков тоже вытащил револьвер и выстрелил упавшему владыке в грудь, попав прямо в сердце.

Такова была кончина праведника и мученика за веру. Очевидцы рассказывали, что перед самой кончиной архиепископ Митрофан смог увидеться со своим викарием — епископом Леонтием. В предверии смерти разделяющая архиереев стена рассеялась, они оставили в стороне все свои несогласия, примирились, попросили друг у друга прощение и, поклонившись друг другу, обнялись. Владыка Леонтий был расстрелян вслед за архиепископом Митрофаном.

Знаменательно, что кончина обоих архиереев пришлась на день празднования Владимирской иконы Божией Матери — покровительницы и хранительницы града Астрахани.
Сомкнулась связь времен — преподобный Кирилл, принесший образ Владимирской иконы Божией Матери, священномученик Иосиф, вымоливший у святого образа спасение граду Астрахани и своей пастве от нечестивых разбойников, и архиепископ Митрофан, принявший мученический венец в день Ее великоименитого праздника — вся духовная история земли Астраханской сошлась в одно целое под Покровом Пречистой Владычицы.

Верующим астраханцам стало известно о казни архиепископа Митрофана в тот же день. Следователь ЧК А. П. Доктусов, и ранее сообщавший верующим о состоянии заключенных архиереев, в ту страшную ночь был на службе, став свидетелем расправы, о которой утром и рассказал знакомым соборянам. Иподьякон владыки Митрофана Ваня Пупов, не знавший еще ничего о расстреле, утром по обычаю отправился в ЧК с передачей. Конвоир передачу у него не принял, а вместо объяснений взял его за рукав и, приведя в караульное помещение, подвел к окну. Через окно был виден внутренний дворик, на котором стояла повозка, накрытая рогожей. Иподьякон понял все. Смерть владыки потрясла Ваню — он так сильно его любил, что не смог вынести потрясения. Впоследствии он заболел туберкулезом, таял у всех на глазах и скончался.

В тот же день в газетах был напечатан список расстрелянных ночью, в их числе упомянуты были и архиепископ Митрофан и епископ Леонтий. Страшная весть с быстротой ветра разносилась по городу. Мать владыки Митрофана в сопровождении соборян пришла в Губчека, чтобы просить отдать ей тело расстрелянного сына, со слезами бросилась она в ноги часовому, чтобы ее пропустили к Атарбекову, но ее и сопровождавших ее людей прогнали.

Единственно, что они увидели по милости часового — это повозку, наполненную телами, под рогожей, стоящую на солнцепеке. Отец Дмитрий Стефановский вместе с И. П. Ивлевым разыскали извозчиков — тех самых, на которых лежала печальная участь перевозки мертвых тел. Под большим секретом и за огромные деньги они согласились доставить тела убиенных архиереев в условленное место, с условием совершить их погребение до наступления рассвета.

Около часа ночи извозчики принялись за работу — их повозки потянулись за город. Около Красного моста одна повозка остановилась и с нее сняли двух покойников, переложив в ожидавшую здесь телегу. Телега немедля отправилась в путь — к находившемуся в то время в двух верстах от города Покрово-Болдинскому монастырю. Здесь, около обители, рядом со свежевырытой могилой, уже толпились люди. При замаскированном свете фонаря на прибывшей телеге удалось рассмотреть тела убиенных. Оба архиерея были в нижнем белье. Рубашка у архиепископа Митрофана была окровавлена у груди и у рукавов, правый висок раздроблен, левая часть бороды вырвана, вокруг рта рана, на сгибе правой руки синяк и кровоподтек — судя по всему, она была сломана.

Епископ Леонтий был убит залпом, судя по трем кровавым отверстиям в сердце и груди. После осмотра началось приготовление к погребению. Женщины вырезали у обоих архиереев окровавленные части рубашек и одели их в приготовленное новое белье. Владыка Митрофан был облачен в священнические одежды, а для владыки Леонтия нашлась епитрахиль. Отец Дмитрий Стефановский снял с себя наперстный крест и надел его на архиепископа Митрофана. К цепочке креста была прикреплена железная коробка, а в ней записка с изложением обстоятельств кончины и погребения. Ни гробов, ни архиерейских облачений ввиду спешности погребения достать было невозможно. Отец Дмитрий начал служить погребение. Все собравшиеся тихонечко подпевали ему, плакали и прощались со своими архиереями. Первым в могилу положили епископа Леонтия, а сверху — архиепископа Митрофана; обоих завернули в простыни, засыпали землей, сделав на могиле небольшой холмик.

Все присутствующие на погребении верили, что архиереи нашли здесь, у Покрово-Болдинского монастыря, лишь временное место своего упокоения. Мать владыки Митрофана со слезами просила: «Если придет время и вам представится возможность перенести прах моего сына в другое место, умоляю вас положить его рядом с могилой святителя Иосифа и меня около него». Сама Анастасия Семеновна, мать владыки, после смерти архиепископа поселилась в Благовещенском женском монастыре, где игуменья Платонида отвела ей келью.

Почти каждый день она приходила на могилу своего сына, просиживая там часами. Умерла она в 20-х годах и погребена на городском кладбище в склепе монастыря. Перед смертью она передала келейную икону своего сына «Умиление» отцу Дмитрию Стефановскому. Дочь отца Дмитрия — Елизавета отвезла образ в Киев в Михайловский монастырь. До самого закрытия монастыря хранилась там эта икона, на обратной стороне которой было выведено: «Смиренный инок Митрофан».

Вскоре после погребения властям каким-то образом удалось узнать о месте захоронения архиереев. Они посадили сотрудников губчека в часовне, находившейся на Красном бугре, как раз напротив монастыря и расположенной около него могилы. Агенты следили за теми, кто ходит на могилу, поэтому верующие ходили тайно по ночам, когда агенты из часовни уходили. Так продолжалось в течение почти целого месяца. Через месяц произошли события, сильно изменившие обстановку в городе. Террор «черезвычайки» продолжал держать город в состоянии постоянного страха.

Командир коммунистической роты М. Л. Аристов со дня на день ожидал своего ареста. Он, конечно же, понимал, что речь идет о жизни или смерти и поэтому 24 июля ночью поднял по тревоге коммунистическую роту. Красноармейцы по его приказу окружили Особый отдел, арестовали всех его сотрудников, в том числе и Атарбекова. Их отправили в Кремль, где посадили на гауптвахту под охрану преданных Аристову солдат. Атарбекова по личному указанию Дзержинского доставили в Москву, после чего его перевели с повышением на другую работу. Несмотря на это, особый отдел потерял свою неограниченную власть.

Позже братия Ивановского монастыря, в котором управляющим был епископ Леонтий, собрала деньги и поставила кирпичный памятник — «аналойчик» на месте захоронения архиерея. На нем было выведено «Архиепископ Митрофан (Краснопольский) и епископ Леонтий (фон-Вимпфен) — убиенные 23 июня (6 июля) 1919 года».

Почитание убиенных архиепископа Митрофана и епископа Леонтия среди верющих всегда было очень сильным. На их могилу приезжали и многие астраханские архиереи. Служил здесь панихиды и священномученик Фаддей (Успенский), в то время архиепископ Астраханский. В 1927 году, по особому распоряжению начальника VI отделения секретного отдела ВЧК Е. А. Тучкова, были проведены специальные карательные мероприятия, имеющие целью помешать служению панихид на могиле расстрелянных архиереев. Были проведены аресты священнослужителей, служивших здесь в мае 1927 года: настоятеля Покровской церкви о. Григория Степанова, священника той же церкви о. Василия Залесского, священника Петропавловской церкви о. Бориса Ветвицкого, священника Кладбищенской церкви Афанасия Афонского, о. Александра Кузьмина и дьякона Покровской церкви о. Михаила Малькова.

Все они были осуждены и сосланы в Северный край, а о. Василий Залесский — в Соловецкий концлагерь на 3 года. Но несмотря на риск и страх осуждения, верующие астраханцы продолжали тайно посещать дорогую для них могилу. Не останавливало их и то, что в 1930 году и сам памятник на могиле был разрушен. Малолетние преступники, жившие в колонии, находившейся на территории бывшего Покрово-Болдинского монастыря, разломали памятник до основания.

Верующие старательно собирали кирпичики и складывали их горкой на месте разрушенного памятника. Хулиганы же каждый раз разбрасывали эти кирпичики, продолжая глумиться над чувствами верующих. И все же люди шли. Так продолжалось и в 30 е годы сталинских репрессий, и в тяжелые годы военного лихолетья. После войны прошел слух о перезахоронении убиенных архиепископа Митрофана и епископа Леонтия на городское кладбище.

Верующие стали ходить на кладбище, где рядом с братской могилой расстрелянных в марте 1919 года астраханцев появился деревянный крест с надписью: «Архиепископ Митрофан и епископ Леонтий». Местные власти в своей борьбе с памятью убиенных архиереев многократно уничтожали на кладбище крест, но он вновь и вновь появлялся на прежнем месте. Уже в близкие к нам времена, в 80-е годы, не прекращались попытки закрашивать надпись на кресте, но верующие вновь старательно выводили имена архиепископа Митрофана и епископа Леонтия. В 1991 году на старом городском кладбище, на месте братской могилы, появился большой памятный крест с именами расстрелянных архиепископа Митрофана, епископа Леонтия и других захороненных здесь.

В день праздника Всех святых в земле Российской просиявших, когда по благословению Святейшего Патриарха Алексия II поминались все невинно убиенные и замученные во времена советского лихолетья, епископом Астраханским и Енотаевским Филаретом (Карагодиным) на могиле была отслужена панихида. Позже, когда начались поиски настоящей могилы близ бывшего Покрово-Болдинского монастыря, верующие астраханцы начали стекаться на это место.

26—27 декабря 2001 года в Москве под председательством Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II состоялось заседание Св. Синода Русской Православной Церкви, на котором, после доклада Председателя Синодальной комиссии по канонизации святых митрополита Крутицкого и Коломненского Ювеналия, было решено включить в Собор новомучеников и исповедников Российских XX века и представленного Астраханской епархией священномученика Митрофана (Краснопольского). 14 апреля 2002 года в Покровском кафедральном соборе г. Астрахани, по благословению архиепископа Астраханского и Енотаевского Ионы состоялось торжественное прославление этого нового угодника Божия.

Биография взята с сайта Астраханской епархии.